7 мая 2009 — Ouest France

Дата: 7 мая 2009 г.

Издание: «Ouest France»

Журналист: Мишель Троадек.

Перевод: atch-ramirez

 

Это эксклюзивное интервью Милен Фармер дала в понедельник, 4 мая, на следующий день после своего второго концерта в Ницце, в отеле, где она жила, в городе Сен-Пол-де-Ванс, неподалеку от Ниццы.

 

Мишель Троадек: Что вы испытываете после двух первых концертов в Ницце?

Милен Фармер: Усталость и облегчение. Самое тяжелое — это первый спектакль. До него я испытываю страх. Сложная техника вынуждает поначалу к тому, что все очень идет очень сдержанно, по плану. Затем нужно перейти от повторения к легкости, перестать действовать механически. Много работы над визуальной стороной спектакля, над каждой его частью, когда ставишь перед собой задачу создать нечто, подобное сну.

 

МТ: Это значительный вызов физическим силам?

МФ: Шесть месяцев тренировок с тренером, моим тренером. В основном, на выносливость. Это главное при таком расходе энергии. Петь и танцевать одновременно — непросто.

 

МТ: В середине спектакля начинается интимная фаза, во время которой звучат баллады. Момент, который, кажется, доставляет вам много эмоций, затуманивает глаза…

МФ: Те, кто меня не любит, конечно, сочтут этот момент натянутым. Но даже на репетициях на меня находит. Потому, что это мгновения обнаженности, хрупкости души. Мгновение общности со зрителями (которые много поют в это время — прим. ред.) Мне кажется, что чувства исходят из звуков пианино Ивана Кассара и из слов. Я рассказываю свою историю, и каждый может сочинить собственную из этих слов.

 

МТ: Зрители, в некотором роде, оказываются в гипнотическом водовороте звуков и образов. Вы хотели этого?

МФ: Я надеюсь, что не переборщила. Идея в том, чтобы задеть воображение, бессознательное, но это не должно быть рассчитано только на внешний эффект.

 

МТ: Какова «стартовая площадка» этого спектакля?

МФ: Знаете, мы все восприимчивы к тому, что оставляет в нас след, будь то произведением литературы, кино, искусства. Помимо визуальной составляющей, я хотела сделать что-то современное, полное символов. Дальше все создается, как ожерелье.

 

МТ: Два больших скелета доминируют в декорациях…

МФ: Скелеты, эти люди с содранной кожей, вдохновлены скульптурой XV века, которая находится в одной церкви во Франции. Выслушав нас, Лорана и меня, Марк Фишер (создатель декораций) представил нам это произведение, которое называется «Разлагающийся труп». Мы ответили ему, что он нам нужен в увеличенном размере.

Разлагающийся труп, тело с обнаженными мышцами — это переходная стадия от человека к скелету, это смерть, воспринятая с некоторым легкомыслием.

 

МТ: В спектакле так же есть очень впечатляющая и мрачная видеозаставка, которая появляется в конце песни «Ainsi soit je»…

МФ: Её предложил Ален Эскаль (оформитель). Люди, блуждающие на пляже. Ален много работал над этими изображениями, чтобы придать им призрачность.

 

МТ: И снова вас будут упрекать в тяге к мрачному, даже болезненному…

МФ: Мне сложно объяснить это. Как сказать?.. Я считаю, что в этом нет ничего болезненного. Я просто хочу обратиться, повторюсь, к воображению, к бессознательному. Конечно, в этом много символов. Но каждый использует их так, как считает нужным. Это не вымученный пассаж. Во мне нет желания шокировать. Но желание вызвать реакцию — есть! Для меня это способ чувствовать себя живой. В моем последнем клипе танец скелетов — очень игривый.

 

МТ: По правде говоря, в наряде, который имитирует содранную кожу, вы выглядите скорее сексуально…

МФ: (Улыбка). Вместо того, чтобы бояться смерти из-за её неизбежности, лучше относится к ней с легкостью, смеяться над ней. Даже если это не всегда просто…

 

МТ: Подвергаете ли вы себя цензуре?

МФ: Я думаю, что всегда присутствует некая самоцензура. Что касается меня, это проявляется больше в моих текстах. Вот пример. В песне «C’est une belle journ?e» я пою: «Прекрасный день/Я иду спать». В начале я написала с цинизмом и насмешкой: «Прекрасный день/Я убью себя». Но я сказала себе, что, возможно, зашла слишком далеко, что это могло оказать влияние на некоторые хрупкие жизни. И я изменила текст. Зато половые органы могут появляться на экране, если в этом нет похабности, ведь это часть жизни.

 

МТ: В вашем спектакле множество изображений тел. Например, кадры пары, которая сходится и отталкивается. И, конечно, около тридцати обнаженных кукол в человеческий рост, похожих на вас, выставленных в огромных шкафах в глубине сцены…

МФ: Тело в своем расцвете, а затем — в своем распаде (он представлен статуями). Жизнь состоит из противоречий… пара, которую вы упоминаете, — танцоры. Они выражают чувства любви и боли. Потому что любовь включает в себя боль.

 

МТ: Подведем итог: ваш мир во многом состоит из любви и фантастики, не так ли?

МФ: Я обожаю фантастику, в волшебном смысле этого слова, то есть то, что переносит нас за пределы реальности. Я много читала Эдгара По, и я продолжаю читать и перечитывать его. Еще Стефана Цвейга, Кафку. Также мне очень понравился сериал, который я узнала недавно, который называется «Карнавал» (Carnivàle). О странном бродячем цирке. Он просто кишит символами, он полон тех сверчувствительных и пугающих черт, из которых складывается цирк.

 

МТ: Вернемся к вашему концерту. Вам не кажется, что на сегодняшний день ваши спектакли вызывают куда больший резонанс, чем ваши диски?

МФ: Начнем с того, что сцена — это главное творение. Ничто не может этому помешать. И эмоции порождаются в первую очередь концертом, тем, что происходит между мною и зрителями. И потом, не нужно обманываться. Очевидно, что индустрия дисков рушится. Это реальность, с которой нужно смириться.

 

МТ: В связи с этим не лишне упомянуть, что вы заполняете два стадиона Stade de France за несколько часов, и устраиваете турне из 32 концертов, почти все из которых распроданы. Спрос не падает. Впечатляет, не так ли?

МФ: Меня это трогает. Я скромно спрашиваю себя: почему я? Но я никогда не считаю, что зрители завоеваны. Это было бы полнейшей ошибкой. Зрители могут быть разочарованы. Могут быть взлеты и падения. Конечно, хочется быть успешной как можно дольше, это человеческое желание. но оно не преследует меня. Невозможно форсировать события. Можно родить. Можно подавлять желания. Но невозможно быть хозяином своей жизни. Но для того, чтобы долго быть популярной, нужна работа. Уверенность. Иногда это происходит с болью. Но оно того стоит.

 

МТ: Даже если это может стоить вам жизни в «Неодушевленном рае», как вы поете на вашем последнем альбоме. В нескольких словах: быть звездой значит быть одной?

МФ: На определенном этапе я могла выбрать другую карьеру, международную. Я захотела остаться во Франции, пусть даже Россия открылась мне немного позже. Так что я могла бы пойти еще дальше. Пожалуй, я всегда была очень одиноким человеком, но, в то же время, во мне всегда было желание и необходимость кого-то другого. Просто нужно правильно выбрать. Как бы там ни было, я верю, что все человеческие существа боятся одного и того же, что у всех них одни и те же демоны.

 

МТ: Одним из главных сюрпризов на вашем последнем альбоме было революционное настроение в двух-трех песнях, как, например, в » Réveiller le monde», где вы поете: «Пробудить мир/Мечтать об ином расцвете/…/Изменить миры/Без революции». Неожиданно…

МФ: Я не уверена, что хочу примерять эту роль… Мне нравится идея революции, народа, который восстает. Мне нравится движение масс. Это желание. Что-то вроде звериного крика. Но не политический посыл. Объединение — неимоверная сила, а человек в своей индивидуальности иногда меня пугает.

 

МТ: Нельзя закончить это интервью не вспомнив, что в вас течет бретонская кровь, от вашей матери, которая живет в Бретани. Что в вас бретонского?

МФ: (Улыбка). Стойкость, чувство ценности земли. И потом… я обожаю блины! Моя мать живет вблизи Плейбена. В детстве я была на каникулах в Бретани, на ферме. Мне очень нравятся неспокойные виды Бретани.